Мой комментарий на тему понятия "ИСТИНА":

 

Движущий принцип понятия, который не только разрушает, но и порождает обособления всеобщего, я называю диалектикой – следовательно, не в том смысле, что она разрушает, запутывает, вертит так и сяк данные чувству и вообще непосредственному сознанию предмет, положение и т.п. и лишь ставит себе целью доказать нечто противоположное. Я называю диалектикой не этот отрицательный способ рассуждения, который часто встречается также и у Платона . Эта отрицательная диалектика может рассматривать как свой последний вывод нечто противоположное определенному представлению, причем или совершенно решительно, как например, древний скептицизм, приходящий к выводу о противоречивости всякого определенного представления, или более тускло, как например, вывод о возможности лишь приближения к истине; последнее воззрение представляет собою половинчатость новейшего времени. Высшая диалектика понятия состоит в том, чтобы рассматривать определение не только как предел и противоположное, но и породить из него положительное содержание и положительный результат; лишь благодаря этому она есть развитие и имманентное движение вперед. Такая диалектика есть не внешнее деяние субъективного мышления, а собственная душа содержания, органически выгоняющая свои ветви и плоды. Мышление в качестве чего-то субъективного лишь наблюдает это развитие идеи как собственную деятельность ее разума, не привнося со своей стороны никакого прибавка. Рассматривать разумно какой-нибудь предмет не означает привнесение разума извне в этот предмет и обрабатывание его таким способом, а означает, что предмет сам по себе разумен; здесь дух в своей свободе, высочайшая вершина самосознательного разума, сообщает себе действительность и порождает себя как существующий мир; дело науки состоит лишь в том, чтобы осознать эту самостоятельную работу разума предмета.

В отношении оценки влечений диалектика проявляется в том, что в качестве имманентных, следовательно, положительных, определения непосредственной воли добры; человек, таким образом, признается добрым от природы. Но поскольку это – природные определения, поскольку, следовательно, они вообще противоположны свободе и понятию духа и суть отрицательное, их нужно истребить; человек признается, таким образом, злым от природы. Пока мы стоим на этой точке зрения, решение в пользу того или другого утверждения принимает субъективный произвол. И «произвол» подразумевает, что содержание определяется к тому, чтобы быть моим, не благодаря природе моей воли, а благодаря случайности; не я определяю, следовательно, также завишу от этого содержания: в этом состоит противоречие, которое заключается в произволе. Обыкновенный человек полагает, что он свободен, если ему дозволено поступать произвольно; но именно в произволе заключается причина его несвободы.

 

Разумное – это большая дорога, по которой ходит каждый, на которой никто не выдается. Когда великие художники создают совершенное произведение, то можно сказать: таким оно должно быть, т.е. обособленность художника совершенно исчезла, и в произведении не проявляется его манера . У Фидия нет манеры; сама статуя живет и выступает перед нами. Но чем художник неудачнее, тем больше мы видим его самого, его обособленность и произвол. Если остановимся в нашем рассмотрении на произволе, на том, что человек может хотеть того или другого, то это, правда, окажется его свободой; но если мы будем твердо помнить и не упускать из виду, что содержание дано, то мы убедимся, что человек определяется последним, и именно с этой стороны оказывается уже несвободным.

 

Христианское учение, согласно которому человек зол от природы, стоит выше другого учения, признающего его добрым; истолкованное философски, христианское учение должно быть понимаемо следующим образом. Как дух человек есть свободное существо, которое по своему рангу должно не допускать, чтобы его определяли вложенные природой импульсы. Человек в непосредственном и некультурном состоянии находится поэтому в положении, в котором он не должен находиться и от которого он непременно должен освободиться. Каким образом? Если я отодвигаю все иные влечения, чтобы отдаться лишь одному из них, то я нахожусь в состоянии разрушающей ограниченности, ибо я именно этим отказался от моей всеобщности, представляющей собою систему всех влечений. Но так же мало помогает простое подчинение одних влечений другим, – исход, к которому обыкновенно прибегает рассудок; он потому не помогает, что здесь нельзя указать меры этого подчинения, и требование такого подчинения сводится поэтому обычно к скучным общим фразам.

 

В требовании об очищении влечений заключается общее представление о том, что они освобождаются от формы своей непосредственной определенности, равно как и от субъективности и случайности содержания и сводятся к своей субстанциальной сущности. Истина, содержащаяся в этом требовании, состоит в том, что влечения должны стать разумной системой волеопределений. Такое их понимание, развитое из их понятия, составляет содержание науки о праве. Право есть нечто святое вообще, святое только потому, что оно есть наличное бытие абсолютного понятия, самосознательной свободы. Формализм же права (и затем также и формализм обязанности) возникает из различия между ступенями развития понятия свободы. Раб не знает своей сущности, своей бесконечности, свободы, он не знает себя как сущности – и «он не знает себя таковым», означает, что он себя не мыслит таковым. Это самосознание, постигающее себя посредством мышления как сущность и тем самым сбрасывающее с себя все случайное и неистинное, составляет принцип права, морали и всякой нравственности. Те, которые желают говорить философски о праве, морали, нравственности, и при этом желают устранить мышление, а отсылают к чувству, сердцу и груди, к восторженности, высказывают этим то величайшее презрение, с которым стали теперь относиться к мысли и науке, ибо тут даже сама наука, отчаявшись в самой себе и дойдя до последней степени усталости, делает своим принципом варварство и отсутствие мысли, и поскольку это зависело бы от нее, лишила бы человека всякой истины, ценности и достоинства. По сравнению с более формальным, т.е. более абстрактным, и потому более ограниченным правом, та сфера и ступень духа, на которой он довел в себе до определенности и действительности содержащиеся в нем дальнейшие моменты, имеет более высокое право, как более конкретная внутри себя, более богатая и истинно всеобщая идея.

 

Примечание. Рефлексия, обращенная на влечения, представляя их, высчитывая, сравнивая их друг с другом, а затем – со средствами к их достижению, с их следствиями и т.д. и с целокупностью удовлетворения – с блаженством – вносит формальную всеобщность в этот материал и очищает его таким внешним способом от грубости и варварства. В этом развитии всеобщности мышления состоит абсолютная ценность культуры

 

Прибавление. В идеале счастия мысль достигла уже власти над природными силами влечений, так как она уже не удовлетворяется минутным, а требует полноты счастья (ein Ganzes von Glück). Это также связано с образованностью постольку, поскольку и последняя выдвигает всеобщее. Но в идеале счастия заключаются два момента: во-первых, всеобщее, стоящее выше всяческих особенностей, но так как содержание этого всеобщего составляет опять-таки лишь всеобщее особенное наслаждение, то здесь снова выступает единичное и, следовательно, конечное, и приходится возвратиться к влечению. Так как содержание счастия зависит от субъективности и ощущения каждого, то эта всеобщая цель, в свою очередь, частна, и в ней, следовательно, нет еще подлинного единства содержания и формы.

 

Но истина этой формальной всеобщности, которая сама по себе неопределенна и преднаходит свою определенность в этом материале, есть сама себя определяющая всеобщность, воля, свобода . Имея всеобщность, самое себя как бесконечную форму, своим содержанием, предметом и целью, она есть не только в себе, но и для себя свободная воля – есть подлинная идея.

Истиной в философии называется соответствие понятия реальности. Тело, например, представляет собою реальность, а душа – понятие, но душа и тело должны быть соразмерными, соответствовать друг другу. Мертвый человек поэтому еще представляет собою некое существование, но уже не истинное существование, а лишенное понятия наличное бытие: мертвое тело подвергается поэтому гниению. Точно так же воля истинна, когда то, чтò она волит, ее содержание, тожественно с нею, когда, следовательно, свобода волит свободу.